Глава 20. ПОРТРЕТ МАСЛОМ

"Вам возвращаю ваш портрет"
Г.Виноградов. «Люблю»

В главке про нашу меценутость был упомянут и явлен портрет, который мы заказали поддержания искусства ради. Пожалуй, этому портрету надо посвятить больше внимания, для произведения настоящего искусства важен не только сам факт наличия его присутствия, а обстоятельства и история рождения шедевра.  

Автором шедевра стал художник Виктор Михайлович Супков из Днепропетровска, который  выполнял реставрационные работы в доме-музее Максимилиана Волошина. Вестимо, платили ему за это не очень, искусство в нэзалэжной Неньке теперь называется "мы с тецтвом", но кто такой (или что такое) "тецтво" никому не известно. Тем более, что и оно по советской традиции финансируется по остаточному принципу - соответственно месту в жизни.
 
Судя по одухотворенному лицу, сизому носу и потрёпаному прикиду Виктор Михайлович был человеком Чистого Искусства. И евойная Муза, тёзка Лили Брик, несомненно, тоже уважала Чистое Искусство. Иначе бы они давно разбежались, а не прожили вместе лет 30 при вопиющей разнице в габаритах: она была женщина громадного роста и богатырского сложения, он – маленький и тщедушный, на фоне Лили выглядел даже не ребёнком от неё, а больше тянул на её выкидыш.
 
Увы, чистое искусство – искусством, однако кормить семью - свою и взрослого сына - всё равно надо: кушать хотят все, и Лили приставила Мэтра к делу - после работы в музее выставляла его на набережную, площадь Волошина со скульптурой Максимилиана в центре - рисовать масляные портреты желающим из публики. Дорого.

Таким образом, Муза художника была по-современному практична, и по совместительству с музицированием ему была и его менеджером, договаривалась с клиентами о размерах и рамке произведения искусства, времени его творения, а, главное - гонораре. И как менеджер организовала ему художественную мастерскую на площади перед музеем.  Почему перед музеем?

Во-первых, чтобы в коктебельскую жару Мэтру не приходилось далеко тащиться от места основной работы, да и самой, несмотря на богатырские кондиции, не таскать далеко выездную студию Мэтра: одних только причиндалов набиралась несколько нехилых челноковых сумок, все дела - мольберт, краски, рамки, стульчики для себя и модели, большой зонт от солнца.
 
Во-вторых, он и его натура оказывались в ауре великого Максимилиана Волошина в творчески активной точке, на самом берегу, в апогее береговой дуги Коктебельского залива. Эту точку интуитивно выбрала для дома практичная маманя Максимилиана, совершенно необычная творческая женщина в брюках, сапогах-ботфортах, дымившая сигарами аки паровоз. В этом месте, видать, сфокусировалась могучая энергетика древнейшего вулкана Земли, пусть и затихшего пока на 150 миллионов лет. А если отбросить понты, малоизвестный Супков как художник был куда круче раскрученного Максимилиана.

Не в обиду Виктору или Максу, как в той истории про упитанного, благополучного хомячка в смокинге и бабочке, всеобщего любимца богатого дома, и его соседа из подвала этого же дома - облезлого, голодного беззубого крыса. В личной встрече крыс и говорит хомячку:
- Ты - такая же крыса, как и я, но вон в каком порядке!
- Да, я такая же крыса,- отвечает хомячок.- Но раскрученная!

Впрочем, подумалось, это и хорошо, что Супков не раскручен как Макс или хомячок, не то б во что б мне вылился заказ? И вовсе не уверен, что портрет получился бы у Макса получше, он же был пейзажистом, а пейзаж в смысле сходства с натурой куда менее ответственное художественное изделие нежели портрет, кто там тебе станет считать листики на пальме и сверять с подлинным африканским цветом? Да и всегда можно оправдать недочёт веток - обломилась от самума, это ж не то, что недорисовать хотя бы один глаз  на портрете... Не зря же даже великие пейзажисты, если хотят вставить в картину живую натуру, приглашают врисовать её портретиста или анималиста. Например, точёную фигурку женщины в чёрном платье в пейзаже "Осенний день. Сокольники" Левитану  дорисовал однокашник Исаака - Николай Чехов, брат Антона Павловича.

А Макс больше прославился акварелями, но не только: ещё и другими художествами, как-то поэт, публицист, тусовщик... то ли трахнул, то ли только продинамил Ахматову или Блока - точно сказать не могу, в искусстве так глубоко не разбираюсь ... Зато в уникальном сочетании всех этих ипостасей Макс – воистину велик, ручаюсь как системотехник, знающий толк в эмерджентности, однако!

Первой же обратила внимание на Супкова глазастая София, которая рисует, на сколько хватает усидчивости. Архитектором-художником был покойный дед, мама – тоже художница, чтоб не обидеть, выше средней руки. А кузина со стороны папочки - та вообще признанный в мире крутой мастер чего-то очень концептуального, невиданных перформансов, например, экскурсии стада баранов во Франкфуртский музей современного искусства, а её работы представлены в достаточно известных коллекциях и собраниях артефактов. Так что определённый генетический набор и предрасположенность к живописи у дочери наличествовали.
 
И во время обычного променада по набережной Коктебеля я бы прошёл мимо, но Софочка меня задержала - художник как раз печатлел портрет с натуры. Не очень красивой девахи годов осьмнадцати с тупой мордой. Сразу бросилось в глаза - Мастер не просто "схватил" внешность, но и облагородил тупую физию модели некой одухотворённостью, вроде бы при позировании она рассматривала не гламурный журнал мод, вибрируя от какой там попсы в наушниках, а вкушала "Алые паруса" А.Грина «под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди» ((с) А.Величанский). Да по портрету можно было увидеть, как бы выглядела эта физия в натуре при хоть каком фитнесе для моска.
 
Главное же, на портрете присутствовало нечто, отличающее работу живого Мастера - от самой удачной цифровой фотографии, даже при самой изощрённой фотошопнутости. Потому, видать, живое творчество - ЖИВОпись, а фоткание - фотоСЪЁМКА. Папаша-крутэлык модели вряд ли знал эту разницу, и, обливаясь потом от зноя, многих лишних килограммов тела и литров погруженных в него алкожидкостей, подгонял мэтра, типа, отец, дуй побыстрее - доплачу за скорость. Вроде бы имел дело с таксистом.

Тут уж я, всё таки человек искусства  да интеллигент отнюдь не по состоянию здоровья, не стерпел и вмешался, попытавшись довести до заказчика пушкинскую максиму про служенье муз, не терпящее суеты. Но сразу вызвал вопрос: а ты кто такой, шо ты рубишь в скустве? Как мог объяснил: рублю-не рублю, а в рыло очень даже могу врубить да  искусно начистить. Да так - если закажешь потом свой портрет, придётся сильно доплатить за реконструкцию нормального видоса. По-о-о-о-нял?

Кажется, я выступил убедительно, крутэлык взял тайм-аут и отвалил на полчаса, а я остался с его дочерью, которую рисовал Мэтр, и своей, которая наблюдала за работой Мэтра. Ну, не скажу с профессиональным, но с достаточно аматорским интересом. Зато  художнику моё выступление понравилось. Он, хотя и был увлечён живописью, но не поворачивая головы, развернул ближайшее ухо в нашу сторону, навострил его и внял мою беседу с крутэлыком об искусстве. Да сразу ко мне расположился, хотя меня даже ещё не видел.

Зато его Муза Лили увидела, и не столько меня, сколько заинтересовавшуюся малую, и спросила, хочет ли она, чтоб её тоже нарисовал  Виктор Михайлович? Малая изобразила аристократический пофигизм - наши пшековские кровя, и переадресовала вопрос ко мне:
- Ну, если папа захочет -  так и быть...Рождение шедевра Стерплю!

Папа, вестимо, захотел. По польской линии у нас были портреты предков лет за 300, но пропали во время революций и войн, щедро доставшихся нескольким поколениям нашей семьи от XIX-го и XX-го столетий. Сохранилось несколько чёрно-белых фоток и единственный портрет маслом в девичестве прабабушки, соответственно прапрабабушки дочери, они были похожи друг на дружку как две типовые 5-этажные панельные хрущобы самой массовой серии. Кроме того, захотелось восстановить семейную традицию да порадовать краковскую родню, сохранившую прабабушкин портрет.

В общем, я вступил с Музой-менеджером-Лили в переговоры, в которые, когда зашла речь о гонораре, вмешался Мэтр и потребовал скидки - в предвкушении творческого экстаза от рисования сразу глянувшейся модели. Деньги всегда портят отношения, вспыхнула лёгкая семейная размолвка. Я отскочил, чтобы не смущать ранимых людей искусства, азартно обменивавшихся зуботычинами и матюгами. И заранее принял любые условия, но договорились на условиях Мэтра. Правда, мы уезжали через пару дней и не вписывались в творческое расписание Мэтра, но Муза-менеджер-Лили  перекроила его (расписание - не Мэтра) так, что сорганизовала сеанс уже на завтра, не забыв о задатке.
 
Увы, когда мы пришли в назначенное время, никакого художника не было и в помине, уже хотели уйти, но малая настроилась на позирование и расстроилась, когда оно гавкнулось вместе с задатком, да попросила подождать ещё. Оказалось, не зря, возникла Лили, извинилась: Виктор Михайлович задержался на работе, и принялась выносить из музея необходимые стульчики, инструменты и прочее техническое обеспечение творческого процесса. Тут подоспел Мэтр, и процесс пошёл.
 
Конечно, я сомневался, что моя непоседа выдержит несколько часов позирования, да ещё, пусть уже и не в полуденную, но всё ещё сильную жару. Однако очень уж хотелось портрета, и она выдюжила. К тому же Мэтр развлекал своим эксцентричным поведением: творил очень эмоционально - страдал, когда не получалось, с одними только глазами бился с час. А когда получилось, вскочил, и аки Пушкин, отловивший удачную рифму, забегал, причитая:
- Ай да Супков, ай да сукин сын!

Я таскал художнику, его Музе и модели воду и мороженое. Модель принимала как должное, Мэтр согласился только на воду,  правда, морщась от прэзрэния - не водка! Удар же мороженым Лили с благодарностью приняла на себя, чтобы Виктор Михайлович не охладил творческого пыла.

Ну, я иногда позволял себе вмешиваться, как-никак был Тем-Кто-Платит за всю эту музыку. После толерантных обсуждений замечание принималось или отвергалось - два настоящих интеллигента всегда придут к консенсусу и без мордобоя. Это не жлобы Ющенко и Тимошенка, не сумевшие договориться о распиле государственного бабла, угробившие страну и опустившие друг друга - Жулю в тюрьму, а Юща с голодомором и дутой вэлыччю украинской недонации - в политическое небытие, да ещё хоть под карт-бланш личной неприкосновенности от Януковича за помощь в восхождении на президентский престол Украины. Опять же, два мужика всегда договорятся...

А мы наш общий труд благополучно завершили, осталась единственная проблема: как высушить портрет - масляная краска должна была сохнуть несколько дней, с риском для опуса. Впрочем, Мэтр любезно предупредил: если вдруг чего-то размажете, знаете, где меня найти, поправлю. И показал в своих альбомах рамку для портрета вместо временной, в которую поместил свою нетленку. Увы, по цене постоянная рамка оказалась почти сопоставимой с ценой холста-портрета.
 
Но вопрос с ней я решил уже в Киеве, а в Коктебеле оставшиеся пару дней имел другую мороку - сушить портрет. Оставлять в номере боялся - вдруг  краску случайно размажет горничная при благородной попытке стряхнуть пыль, прилипнет старый паучок, преследуя молодую муху, да прилепиться может сама муха – и любимая дочь окажется под мухой! В конце концов решил держать портрет при себе, носился с ним как с писаной торбой - на пляж, в столовую, чтобы не сводить с него глаз.

Не сводили глаз и окружающие - нравился. Да всё меня спрашивали:
- Вы - автор портрета?
- Нет! Но соавтор модели, с которой рисовали.

А портрет, с которым я не расставался до его успешного высыхания, украсил и стол нашего прощального ужина...